Иван Сергеевич Тургенев
ЖИВЫЕ МОЩИ
Край родной долготерпенья -
Край ты русского народа!
Ф.Тютчев
Французская поговорка гласит: «Сухой рыбак и мокрый охотник являют вид печальный». Не имев никогда пристрастия к рыбной ловле, я не могу судить о том, что испытывает рыбак в хорошую, ясную погоду и насколько в ненастное время удовольствие, доставляемое ему обильной добычей, перевешивает неприятность быть мокрым. Но для охотника дождь - сущее бедствие. Именно такому бедствию подверглись мы с Ермолаем в одну из наших поездок за тетеревами в Белевский уезд. С самой утренней зари дождь не переставал. Уж чего-чего мы не делали, чтобы от него избавиться! И резинковые плащики чуть не на самую голову надевали, и под деревья становились, чтобы поменьше капало… Непромокаемые плащики, не говоря уже о том, что мешали стрелять, пропускали воду самым бесстыдным образом; а под деревьями - точно, на первых порах, как будто и не капало, но потом вдруг накопившаяся в листве влага прорывалась, каждая ветка обдавала нас, как из дождевой трубы, холодная струйка забиралась под галстук и текла вдоль спинного хребта… А уж это последнее дело, как выражался Ермолай.
Нет, Петр Петрович, - воскликнул он наконец, - Этак нельзя!.. Нельзя сегодня охотиться. Собакам чучъе заливает; ружья осекаются… Тьфу! Задача!
Что же делать? - спросил я.
А вот что. Поедемте в Алексеевку. Вы, может, не знаете - хуторок такой есть, матушке вашей принадлежит; отсюда верст восемь. Переночуем там, а завтра…
Сюда вернемся?
Нет, не сюда… Мне за Алексеевкой места известны… многим лучше здешних для тетеревов!
Я не стал расспрашивать моего верного спутника, зачем он не повез меня прямо в те места, и в тот же день мы добрались до матушкина хуторка, существования которого я, признаться сказать, и не подозревал до тех пор. При этом хуторке оказался флигелек, очень ветхий, но нежилой и потому чистый; я провел в нем довольно спокойную ночь.
На следующий день я проснулся ранехонько. Солнце только что встало; на небе не было ни одного облачка; все кругом блестело сильным двойным блеском: блеском молодых утренних лучей и вчерашнего ливня. Пока мне закладывали таратайку, я пошел побродить по небольшому, некогда фруктовому, теперь одичалому саду, со всех сторон обступившему флигелек своей пахучей, сочной глушью. Ах, как было хорошо на вольном воздухе, под ясным небом, где трепетали жаворонки, откуда сыпался серебряный бисер их звонких голосов! На крыльях своих они, наверно, унесли капли росы, и песни их казались орошенными росою. Я даже шапку снял с головы и дышал радостно - всею грудью… На склоне неглубокого оврага, возле самого плетня, виднелась пасека; узенькая тропинка вела к ней, извиваясь змейкой между сплошными стенами бурьяна и крапивы, над которыми высились, Бог ведает откуда занесенные, остроконечные стебли темно-зеленой конопли.
Я отправился по этой тропинке; дошел до пасеки. Рядом с нею стоял плетеный сарайчик, так называемый амшаник, куда ставят улья на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо; пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура… Я пошел было прочь…
Барин, а барин! Петр Петрович! - послышался мне голос, слабый, медленный и сиплый, как шелест болотной осоки.
Я остановился.
Петр Петрович! Подойдите, пожалуйста! - повторил голос.
Он доносился до меня из угла с тех, замеченных мною, подмостков.
Я приблизился - и остолбенел от удивления. Передо мною лежало живое человеческое существо, но что это было такое?
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая - ни дать ни взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать - только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются на лоб жидкие пряди желтых волос. У подбородка, на складке одеяла, движутся, медленно перебирая пальцами, как палочками, две крошечных руки тоже бронзового цвета. Я вглядываюсь попристальнее: лицо не только не безобразное, даже красивое, - но страшное, необычайное. И тем страшнее кажется мне это лицо, что по нем, по металлическим его щекам, я вижу - силится… силится и не может расплыться улыбка.
Вы меня не узнаете, барин? - прошептал опять голос; он словно испарялся из едва шевелившихся губ. - Да и где узнать! Я Лукерья… Помните, что хороводы у матушки у вашей в Спасском водила… помните, я еще запевалой была?
Лукерья! - воскликнул я. - Ты ли это? Возможно ли?
Я, да, барин, - я. Я - Лукерья.
Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо с устремленными на меня светлыми и мертвенными глазами. Возможно ли? Эта мумия - Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал, я - шестнадцатилетний мальчик!
Помилуй, Лукерья, - проговорил я наконец, - что это с тобой случилось?
А беда такая стряслась! Да вы не побрезгуйте, барии, не погнушайтесь несчастием моим, - сядьте вон на кадушечку, поближе, а то вам меня не слышно будет… вишь я какая голосистая стала!.. Ну, уж и рада же я, что увидала вас! Как это вы в Алексеевку попали?
Лукерья говорила очень тихо и слабо, но без остановки.
Меня Ермолай-охотник сюда завез. Но расскажи же ты мне…
Про беду-то мою рассказать? Извольте, барин. Случилось это со мной уже давно, лет шесть или семь. Меня тогда только что помолвили за Василья Полякова - помните, такой из себя статный был, кудрявый, еще буфетчиком у матушки у вашей служил? Да вас уже тогда в деревне не было; в Москву уехали учиться. Очень мы с Василием слюбились; из головы он у меня не выходил; а дело было весною. Вот раз ночью… уж и до заря недалеко… а мне не спится: соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать. Заливается он, заливается… и вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и полетела вниз - да о землю хлоп! И, кажись, не сильно я расшиблась, потому - скоро поднялась и к себе а комнату вернулась. Только словно у меня что внутри - в утробе - порвалось… Дайте дух перевести… с минуточку… барин.
Лукерья умолкла, а я с изумлением глядел на нее. Изумляло меня собственно то, что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие.
С самого того случая, - продолжала Лукерья, - стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже - и полно ногами владеть; ни стоять, ни сидеть не могу; все бы лежала. И ни пить, ни есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ваша по доброте своей и лекарям меня показывала, и в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не вышло. И ни один лекарь даже сказать не мог, что за болезнь у меня за такая. Чего они со мной только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед сажали - и все ничего. Совсем я окостенела под конец… Вот и порешили господа, что лечить меня больше нечего, а в барском доме держать калек неспособно… ну и переслали меня сюда - потому тут у меня родственники есть. Вот я и живу, как видите.
Тургеневский рассказ «Живые мощи» входит в сборник «Записки охотника». Лето и половину осени 1846 года известный писатель провел за охотой в родовом имении Спасское Лутовино. В октябре, приехав в Петербург, он узнал, что руководителем литературного журнала «Современник» стали Н. Некрасов и И. Панаев, которые и предложили ему свое сотрудничество.
Вот в это самое время и создал свой потрясающий рассказ «Живые мощи» Тургенев. Анализ произведения говорит о том, что в нем писатель воплотил прекраснейший образ доброй, многострадальной и в тоже время смиренной русской души, полностью покорной воле Божьей.
Петр Петрович
Барин Петр Петрович, приехавший поохотиться на тетеревов в Белевский уезд, с егерем Ермолаем попадают в сильный ливень. Так начинает свой рассказ Тургенев («Живые мощи»). Краткое содержание дальше продолжается тем, что хоть и были они в непромокаемых плащиках, но охота сразу не заладилась: было неудобно, ветки обдавали водой, затекало даже за пазуху, да и собаки от воды сбили свое чутье. И тогда Ермолай предложил поехать в хуторок Алексеевку, принадлежащий матушке Петра Петровича.
Добравшись до места, они обнаружили нежилой чистенький флигелек, где и заночевали. На следующий день погода стояла солнечная и безоблачная.
Сарай
Надо отметить, что большим мастером на описание пейзажей был Тургенев. «Живые мощи» - рассказ, бесподобно описывающий благоуханную деревенскую природу, свежий воздух и щебетание жаворонков.
В общем, Петру Петровичу захотел пройтись, по тропинке он дошел до пасеки и там вдруг увидел плетеный сарайчик, куда обычно на зиму убирают ульи. Он открыл дверь и заглянул, потянуло запахом душистых сушеных трав - мяты и мелиссы. В углу стояли подмостки, где виднелась маленькая фигура, прикрытая одеялом.
Он хотел было закрыть дверь, но вдруг услышал, что кто-то его зовет. Он остолбенел от неожиданности и от того, что увидел практически усохшую бронзовую женскую голову с узким носом, тонкими губами, белыми зубами и бесцветными глазами, а из платка выбивались прядки рыжих волос.
Лукерья
Петр Петрович стал вглядываться в лицо. Оно было необычным, как образ со старинной иконы. Женщина назвалась Лукерьей и напомнила ему, что водила хороводы у его матушки в Спасском и запевалой была. Он узнал ее и сразу вспомнил, какой она была красавицей на хозяйской дворне. Она была румяной, полной певуньей, хохотуньей и плясуньей. За ней ухаживали все местные парни. А Петр Петрович тогда был еще 16-летним юношей, которому она тоже очень нравилась.
Тургенев, «Записки охотника»: «Живые мощи»
Он произнес ее имя и спросил о том, что с ней произошло.
Писатель лихо закручивает сюжет, и становится необыкновенно интересно, кто эта женщина, и какая беда с ней приключилась.
Она стала рассказывать ему, что около семи лет назад ее помолвили с Василием Поляковым, видным и кудрявым буфетчиком барыни. Однажды ночью ей не спалось, вышла она на крыльцо, и послышался ей голос любимого. От неожиданности она оступилась и сильно упала. Вернувшись к себе в комнату, она поняла, что как будто бы в ней что-то оборвалось, тяжко стало, и заболела. Барыня по доброте своей врачам ее показывала, но они даже не смогли диагноз ее определить.
В барских домах калек держать было не принято, и больную девушку отправили сюда к родственникам. Жених ее погоревал, да и женился на другой.
Полумертвое существо
Лукерья продолжала свой рассказ тем, что вот уже много лет лежит она, летом здесь, в плетушке, а зимой - в предбаннике. Добрые люди ее не забывают. Лукерья рассказала, что сначала ей было томно, но потом она привыкла, и подумала, что ей еще не так уж и плохо, по сравнению с глухими и слепыми инвалидами и бездомными людьми.
Она даже отметила, что здоровому человеку очень легко согрешить, а от нее даже сам грех отошел. Дальше она стала рассказывать, что священник Алексей, когда стал ее причащать, сказал, что ей и исповедоваться не в чем, но она ему напомнила про мысленный грех, тогда батюшка отметил, что этот грех не такой уж великий. Лукерья добавила, что старается даже мысли плохие гнать от себя. Тургенев «Живые мощи» в буквальном смысле украшает снами Лукерьи.
Христос
Она рассказала своему гостю, что иногда поет тихо сама про себя, а иногда читает молитвы, которых тоже немного знает: Отче наш, Богородицу, акафист Всех скорбящих.
Барин хотел было предложить лечение, но она наотрез отказалась и попросила не жалеть ее. А потом стала рассказывать про свои необычные сны.
Однажды видит она поле и рожь золотистую, в руках у нее серп, похожий на месяц, а рядом собачка рыжая, все укусить ее пытается. И захотелось ей из васильков сплести себе венок, но все никак не получалось, а потом кто-то позвал ее по имени. Она надела на голову, как кокошник, свой серп и все кругом засияло. И вдруг Луша увидела, что по колосьям к ней катит не жених ее Василий, а Сам Христос в белом одеянии с золотым поясом. Он протянул ей руку и сказал, чтобы она Его не боялась, ибо она невеста Его разубранная и будет у Него в Царстве Небесном хороводы водить и песни петь райские. Потом взял ее за руку, крылья у Него распахнулись, и они полетели. А собачка осталась, так как это была болезнь ее, и в Царстве Небесном ей места не будет уже.
Покойные родители
А дальше еще интереснее насыщает подробностями Тургенев «Живые мощи». Лукерья рассказала и другой свой сон. Пришли к ней ее покойные родители и низко поклонились ей. Она сразу спросила, зачем они это делают. Те стали говорить с ней о том, что она не только свою душу облегчила, но и их самих спасает. Якобы Лукерья со своими грехами уже справилась, а вот теперь и родительские грехи побеждает. Затем они исчезли, опять поклонившись.
Женщина-Смерть
А потом больная девушка и третий свой сон рассказала. Будто бы видит она себя на большой дороге в платке с палочкой и котомкой. Вроде идти ей надо куда-то на богомолье. И мимо нее люди, как странники проходят. А между ними она увидела женщину на голову выше их. Она вилась вокруг них, платье на ней не русское, лицо постное и строгое. Все сторонятся ее, а она прямо к Лукерье и подошла. Луша спросила ее о том, кто она такая, а та ответила, что она ее смерть. Девушка ни на мгновение не испугалась и стала молить ее, чтобы забрала она ее поскорее. Смерть обернулась и произнесла, что, мол, после «Петровок»… А потом девушка проснулась.
Много еще интересного поведала Луша барину, а на прощание попросила, чтобы маменька его немного оброк у здешних крестьян сбавила. Угодий мало у них, а они бы за них и помолились бы.
Через несколько недель Лукерья скончалась, как раз после «Петровок».
Заключение
Вот так закончил свой удивительный рассказ Тургенев. «Живые мощи» (краткое содержание раскрывает лишь малую часть рассказа) повествуют о реальном событии. Известно, что эта история действительно случилась с Тургеневым и даже имя его героини подлинное.
Лукерья почти не вызывает жалости, она даже в таком мученическом состоянии славит Бога и молится ему. Она знает, за что ей все это послано, и терпеливо несет свой крест.
Совсем непростым сделал произведение «Живые мощи» Тургенев. Анализируя его, после прочтения каждый читатель обязательно задумается над вечными и очень глубокими вопросами веры и покаяния. Очень сильна в нем духовная составляющая. Ведь пока человек здоров, он редко вспоминает о Спасителе. Как говорят в народе: «Пока не грянет гром, мужик не перекрестится». Но рано или поздно каждый придет к Богу и будет просить о прощении грехов своих.
Автор с Ермолаем идут на охоту. Из-за дождя они вынуждены переночевать в ближнем хуторке. Там герои встречают больную женщину. Она очень страдает, но думает лишь об окружающих. Лукерья во снах видит Бога и рада своим мученьям. Так она искупает грехи всех ближних людей. Эта женщина не хочет помощи врачей или каких-либо людей. Она считает, что ее вознаградил крестом Господь и радостно несет этот крест. Сны о Боге и святых помогают ей справиться со сложностями.
Главная мысль
Истинный человек всегда должен думать о благополучии окружающих. Собственные мучения и страдания кажутся пустяками, когда в душе беспокоишься только о близких, и забываешь свое благо.
Рассказчик и герой, по имени Ермолай, идут вместе на охоту на тетерева. Начинается сильный дождь. Продолжать находиться без прикрытия в такую погоду могло нанести здоровью героев серьезный вред. Они пытаются найти выход из сложной ситуации. Рассказчик вспоминает, что неподалеку от той местности, где они охотятся, есть село Алексеевка. Мать рассказчика имеет небольшой хутор в этой деревушке.
Герой никогда не бывал там. Он был рад найти какой-либо кров, поскольку ужасная дождливая погода не оставляла ему другого выхода. Два охотника направились в Алексеевку. Герои переночевали в хуторке. Утром автор решил походить вокруг домика и посмотреть окрестность. Рядом с хуторком был сад. Он имел очень убогий и плачевный вид. Было видно, что сад уже долгое время заброшен. Никто не ухаживал за ним уже долгое время. У садика был небольшой плетеный сарайчик.
Рядом с этим сараем герой заметил какую-то фигуру. Она напоминала мумию. Приближавшись, главный герой заметил, что мумия на самом деле женщина. Ее звали Лукерией. Она была больна. Черты лица Лукерьи выдавали какой красавицей она была раньше. Теперь от ее красоты ничего не осталось. Бедняга так похудела и иссохла, что действительно ничем не отличалась от мумии. Бедняга рассказала своим гостям, что все началось семь лет тому назад. Она упала с крыльца. Это стало причиной бесконечных болезней. Теперь она не могла даже двигаться. В деревушке Лукерью называют «Живые мощи». Эта бедняга совершенно не винила судьбу за такую учесть. Рассказывала, что совершенно довольна жизнью.
Своими страданиями они искупали грехи всех ближних. Она отказалась от помощи врачей. Ее единственной просьбой было убавление оброка крестьян. Лукерья беспокоилась и думала только об окружающих ее людях.
Картинка или рисунок Живые мощи
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Горя бояться - счастья не видать Маршак
Жил-был на свете Дровосек. Дожил до старости, а все работает - помощи ждать не от кого. Трудно ему давались задания, сил почти не осталось, а беды все приходят и приходят.
- Краткое содержание Кормилец Мамин-Сибиряк
В произведении показана бедная и беспросветная жизнь семьи Пискуновых. Кормилец-отец умер, это лишило мать семейства возможности заниматься прядением – денег не было.
- Краткое содержание Жизнь Клима Самгина Горький
С первых страниц произведения становится известно о том, что в семье интеллигента Ивана Самгина рождается сын, который получил довольно простое имя Клим. С самого раннего детства нашему герою приходилось
- Краткое содержание Печальный детектив Астафьев
Оперативник на пенсии по инвалидности Леонид Сошнин приходит в редакцию, где практически утвердили к печати его рукопись. Вот только главный редактор Октябрина (светоч местной литературной элиты, сыплющая цитатами известных писателей) в разговоре
- Краткое содержание Дети солнца Горький
В пьесе Горького «Дети солнца» описана жизнь интеллигентной семьи в начале 20 века. События происходят во время революции 1905 г. в этот период происходят социальные изменения в обществе, начинается расцвет культуры и искусства
В одной из французских пословиц говорится, что вид промокшего охотника такой же жалкий и несчастный, как и сухого рыболова. Это на себе испытали Ермолай и барин Петр Петрович. Они вышли пострелять тетеревов, но уже в лесу их настиг сильный дождь.
Ермолай предложил переждать непогоду в Алексеевке, которая принадлежит матери Петра Петровича, но барин даже не знал об этом. Охотник заночевал в старом флигеле. Свежим солнечным утром Петр Петрович вышел в сад, а затем заглянул на пасеку. Там он обнаружил плетеный сарай. Из любопытства барин заглянул в приоткрытую дверь и в глубине заметил человеческую фигурку. Охотник хотел было уйти, как вдруг с ним кто-то заговорил приглушенным голосом. Это заставило Петра Петровича насторожиться. Говорила фигура медленно, называла барина по имени и отчеству, просила подойти.
Петр Петрович вошел в сарай и замер. Перед его глазами предстало удивительное существо. Тело было накрыто одеялом, а две маленькие высохшие руки торчали поверх него. Голова тоже была высохшая, будто вылитая из бронзы. Из-под повязанного платка тускло виднелись желтые волосы. Однако лицо не казалось безобразным. Оно даже выглядело красивым, лишь пугало своей странностью.
Мало кто смог бы узнать в жалком существе Лукерью – первую красавицу этой деревни. Петр Петрович еще подростком был тайно влюблен в крестьянку. По просьбе барина несчастная женщина рассказала о своей беде.
В то время Лукерья собиралась замуж за Василия Полякова. Однажды ночью она вышла во двор послушать соловья, но оступилась, упала с крыльца и сильно ушиблась. С тех пор женщина утратила аппетит и стала чахнуть. Приходили врачи, но так и не смогли помочь. Постепенно Лукерья совсем усохла и уже не могла двигаться. Ее привезли в Алексеевку и поместили в этом сарайчике. Поляков сначала тосковал, но затем отыскал другую женщину и благополучно женился.
Оказалось, что страдалица почти ничего ни ест и очень мало спит. Она научилась лежать и почти не думать – так легче коротать часы одиночества. Лишь изредка читала молитвы. Когда Лукерья засыпала, к ней приходили странные видения.
Однажды приснилось, что сидит она на дороге, облаченная в одежду странницы-богомолки, а мимо нее проходит много людей. Среди них выделялась одна женщина со строгим выражением лица. Лукерья спросила прохожую: кто она такая? Женщина ответила, что она – сама смерть. Больная стала просить, чтобы та увела ее с собой, но смерть объяснила, что сейчас не до нее. А вот когда пройдут петровские праздники, она будет возвращаться и заберет Лукерью.
Бывало, несчастная лежала без сна целые недели. Как-то добрая женщина оставила больной лекарство от бессонницы. Но это средство уже давно выпито. Петр Петрович догадался, что это был опиум и пообещал достать Лукерье такого снадобья. Он был потрясен мужеством и терпением крестьянки. Но Лукерья не считала свою судьбу особенной. Она знала, что людям случалось переживать и не такие страдания.
Петр Петрович спросил у крестьянки, чем может облегчить ее страданья? Женщина ответила, что лично ей ничего не нужно. Если бы мать барина уменьшила местным крестьянам оброк, Лукерья была бы рада.
Оказалось, что женщина еще молода, ей не больше тридцати лет. Петр Петрович в тот же день узнал от хуторского десятского, что несчастную прозвали в деревне «Живые мощи». Никакого беспокойства от нее не было. Иногда наведывалась к больной девочка, приносила еду и воду.
Спустя несколько недель вещий сон Лукерьи сбылся. Перед смертью она весь день слышала с небес звон колоколов.
- «Живые мощи», анализ рассказа Тургенева
- «Отцы и дети», краткое содержание по главам романа Тургенева
- «Отцы и дети», анализ романа Ивана Сергеевича Тургенева
- «Первая любовь», краткое содержание по главам повести Тургенева
Иван Сергеевич Тургенев
ЖИВЫЕ МОЩИ
Край родной долготерпенья -
Край ты русского народа!
Ф.Тютчев
Французская поговорка гласит: «Сухой рыбак и мокрый охотник являют вид печальный». Не имев никогда пристрастия к рыбной ловле, я не могу судить о том, что испытывает рыбак в хорошую, ясную погоду и насколько в ненастное время удовольствие, доставляемое ему обильной добычей, перевешивает неприятность быть мокрым. Но для охотника дождь - сущее бедствие. Именно такому бедствию подверглись мы с Ермолаем в одну из наших поездок за тетеревами в Белевский уезд. С самой утренней зари дождь не переставал. Уж чего-чего мы не делали, чтобы от него избавиться! И резинковые плащики чуть не на самую голову надевали, и под деревья становились, чтобы поменьше капало… Непромокаемые плащики, не говоря уже о том, что мешали стрелять, пропускали воду самым бесстыдным образом; а под деревьями - точно, на первых порах, как будто и не капало, но потом вдруг накопившаяся в листве влага прорывалась, каждая ветка обдавала нас, как из дождевой трубы, холодная струйка забиралась под галстук и текла вдоль спинного хребта… А уж это последнее дело, как выражался Ермолай.
Нет, Петр Петрович, - воскликнул он наконец, - Этак нельзя!.. Нельзя сегодня охотиться. Собакам чучъе заливает; ружья осекаются… Тьфу! Задача!
Что же делать? - спросил я.
А вот что. Поедемте в Алексеевку. Вы, может, не знаете - хуторок такой есть, матушке вашей принадлежит; отсюда верст восемь. Переночуем там, а завтра…
Сюда вернемся?
Нет, не сюда… Мне за Алексеевкой места известны… многим лучше здешних для тетеревов!
Я не стал расспрашивать моего верного спутника, зачем он не повез меня прямо в те места, и в тот же день мы добрались до матушкина хуторка, существования которого я, признаться сказать, и не подозревал до тех пор. При этом хуторке оказался флигелек, очень ветхий, но нежилой и потому чистый; я провел в нем довольно спокойную ночь.
На следующий день я проснулся ранехонько. Солнце только что встало; на небе не было ни одного облачка; все кругом блестело сильным двойным блеском: блеском молодых утренних лучей и вчерашнего ливня. Пока мне закладывали таратайку, я пошел побродить по небольшому, некогда фруктовому, теперь одичалому саду, со всех сторон обступившему флигелек своей пахучей, сочной глушью. Ах, как было хорошо на вольном воздухе, под ясным небом, где трепетали жаворонки, откуда сыпался серебряный бисер их звонких голосов! На крыльях своих они, наверно, унесли капли росы, и песни их казались орошенными росою. Я даже шапку снял с головы и дышал радостно - всею грудью… На склоне неглубокого оврага, возле самого плетня, виднелась пасека; узенькая тропинка вела к ней, извиваясь змейкой между сплошными стенами бурьяна и крапивы, над которыми высились, Бог ведает откуда занесенные, остроконечные стебли темно-зеленой конопли.
Я отправился по этой тропинке; дошел до пасеки. Рядом с нею стоял плетеный сарайчик, так называемый амшаник, куда ставят улья на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо; пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура… Я пошел было прочь…
Барин, а барин! Петр Петрович! - послышался мне голос, слабый, медленный и сиплый, как шелест болотной осоки.
Я остановился.
Петр Петрович! Подойдите, пожалуйста! - повторил голос.
Он доносился до меня из угла с тех, замеченных мною, подмостков.
Я приблизился - и остолбенел от удивления. Передо мною лежало живое человеческое существо, но что это было такое?
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая - ни дать ни взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать - только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются на лоб жидкие пряди желтых волос. У подбородка, на складке одеяла, движутся, медленно перебирая пальцами, как палочками, две крошечных руки тоже бронзового цвета. Я вглядываюсь попристальнее: лицо не только не безобразное, даже красивое, - но страшное, необычайное. И тем страшнее кажется мне это лицо, что по нем, по металлическим его щекам, я вижу - силится… силится и не может расплыться улыбка.
Вы меня не узнаете, барин? - прошептал опять голос; он словно испарялся из едва шевелившихся губ. - Да и где узнать! Я Лукерья… Помните, что хороводы у матушки у вашей в Спасском водила… помните, я еще запевалой была?
Лукерья! - воскликнул я. - Ты ли это? Возможно ли?
Я, да, барин, - я. Я - Лукерья.
Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо с устремленными на меня светлыми и мертвенными глазами. Возможно ли? Эта мумия - Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал, я - шестнадцатилетний мальчик!
Помилуй, Лукерья, - проговорил я наконец, - что это с тобой случилось?
А беда такая стряслась! Да вы не побрезгуйте, барии, не погнушайтесь несчастием моим, - сядьте вон на кадушечку, поближе, а то вам меня не слышно будет… вишь я какая голосистая стала!.. Ну, уж и рада же я, что увидала вас! Как это вы в Алексеевку попали?
Лукерья говорила очень тихо и слабо, но без остановки.
Меня Ермолай-охотник сюда завез. Но расскажи же ты мне…
Про беду-то мою рассказать? Извольте, барин. Случилось это со мной уже давно, лет шесть или семь. Меня тогда только что помолвили за Василья Полякова - помните, такой из себя статный был, кудрявый, еще буфетчиком у матушки у вашей служил? Да вас уже тогда в деревне не было; в Москву уехали учиться. Очень мы с Василием слюбились; из головы он у меня не выходил; а дело было весною. Вот раз ночью… уж и до заря недалеко… а мне не спится: соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать. Заливается он, заливается… и вдруг мне почудилось: зовет меня кто-то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь в сторону, да, знать, спросонья оступилась, так прямо с рундучка и полетела вниз - да о землю хлоп! И, кажись, не сильно я расшиблась, потому - скоро поднялась и к себе а комнату вернулась. Только словно у меня что внутри - в утробе - порвалось… Дайте дух перевести… с минуточку… барин.
Лукерья умолкла, а я с изумлением глядел на нее. Изумляло меня собственно то, что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие.
С самого того случая, - продолжала Лукерья, - стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже - и полно ногами владеть; ни стоять, ни сидеть не могу; все бы лежала. И ни пить, ни есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ваша по доброте своей и лекарям меня показывала, и в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не вышло. И ни один лекарь даже сказать не мог, что за болезнь у меня за такая. Чего они со мной только не делали: железом раскаленным спину жгли, в колотый лед сажали - и все ничего. Совсем я окостенела под конец… Вот и порешили господа, что лечить меня больше нечего, а в барском доме держать калек неспособно… ну и переслали меня сюда - потому тут у меня родственники есть. Вот я и живу, как видите.
Лукерья опять умолкла и опять усилилась улыбнуться.
Это, однако же, ужасно, твое положение! - воскликнул я… и, не зная, что прибавить, спросил: - А что же Поляков Василий? - Очень глуп был этот вопрос.
Лукерья отвела глаза немного в сторону.
Что Поляков? Потужил, потужил - да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой - не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки у них есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
И так ты все лежишь да лежишь? - спросил я опять.
Вот так и лежу, барин, седьмой годок. Летом-то я здесь лежу, в этой плетушке, а как холодно станет - меня в предбанник перенесут. Там лежу.
Кто же за тобой ходит? Присматривает кто?
А добрые люди здесь есть тоже. Меня не оставляют. Да и ходьбы за мной немного. Есть-то почитай что не ем ничего, а вода - вод она в кружке-то: всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки-то я сама дотянуться могу: одна рука у меня еще действовать может. Ну, девочка тут есть, сиротка; нет, нет - да и наведается, спасибо ей. Сейчас тут была… Вы ее не встретили? Хорошенькая такая, беленькая. Она цветы мне носит; большая я до них охотница, до цветов-то. Садовых у нас нет, - были, да перевелись. Но ведь и полевые цветы хороши, пахнут еще лучше садовых. Вот хоть бы ландыш… на что приятнее!